Лев Гумилев как зеркало морального перелома

Статья посвящена попытке ответа на вопрос о причинах популярности в конце 1980-х – начале 1990-х гг. учения о пассионарности Л. Н. Гумилева. Утверждается, что популярность Гумилева слабо связана с его научными достижениями, многие из которых по прошествии времени выглядят сомнительными. В любом случае корни популярности Гумилева однозначно лежат скорей в области идеологии и социальной психологии, нежели собственно науки. Новизна предложенного решения заключается в том, что основное внимание уделяется ранее практически не рассматривавшейся причине популярности взглядов Гумилева, в то время как она имеет едва ли не самое важное значение. Это – моральное содержание определяющего элемента его философско-исторических взглядов, а именно его концепции пассионарности. Моральное содержание теории Гумилева удивительно точно вошло в резонанс с моральными сдвигами поздней советской эпохи, оказалось (в терминах самого Гумилева) ему комплементарным. Возможно, сам того не понимая, Л. Гумилев оказался наиболее успешным выразителем сути если не этногенетического, то морального слома и перелома 1980–1990-х. Когда этот слом в своей наиболее острой форме перестал быть актуальным, сошла на нет и популярность концепции этногенеза. Популярность учения о пассионарности Льва Гумилева объясняется его востребованностью в условиях катастрофической трансформации структуры советской этики. Когда не осталось ничего, кроме этики добродетели, та обнаружила свои релятивизм и всеядность, что многим доставляло моральный дискомфорт. В этих условиях учение о позитивной исторической роли пассионарности, как философия истории, отчасти смогло заменить утраченный ярус универсальных ценностей – тем, что хотя бы придавало всемирно-исторический смысл происходящему в России.

The article focuses on attempting to explain the reasons for popularity of the teachings on passionarity of L. N. Gumilyov in the late 1980s and early 1990s. The author claims that Gumilyov’s popularity is weakly associated with his scientific achievements, many of which, with the passage of time, look dubious. In any case, the roots of Gumilyov’s popularity clearly lie more in the field of ideology and social psychology than in science itself. The novelty of the proposed solution is in paying main attention to previously nearly unexamined reason for the popularity of Gumilyov’s views, while it possibly is of the utmost importance. This is the moral content of the defining element of his philosophical and historical views, namely, his concept of passionarity. The moral content of Gumilyov’s theory surprisingly accurately resonated with the moral shifts of the late Soviet era, turned out to be (in terms of Gumilyov himself) complementary. Perhaps without realizing it, L. Gumilyov turned out to be the most successful spokesman for the essence of, if not ethnogenetic, then moral breakdown and turn-around of the 1980–1990s. When this breakdown in its most acute form ceased to be relevant, the popularity of the concept of ethnogenesis also came to naught. The popularity of the teachings on passionarity of Lev Gumilyov is due to its relevance in the conditions of catastrophic transformation of the structure of Soviet ethics. When there was nothing left but the ethics of virtue, it discovered its relativism and omnivorousness, which caused moral discomfort for many people. Under these conditions, the doctrine of the positive historical role of passionarity, as a philosophy of history, partly replaced the lost tier of universal values – with that it at least gave a world-historical meaning to what was happening in Russia.

авантюристический капитализм, Л. Н. Гумилев, концепция этногенеза, мораль, теория пассионарности, этика принципов, этика добродетели
adventurous capitalism, L. N. Gumilyov, ethnogenesis concept, morality, theory of passionarity, ethics of principles, ethics of virtue

Полный текст>>